Жизнь в детдоме

Воспоминания из жизни одной девочки в детдоме, которой повезло вновь обрести родителей.

Аглая судорожно глотала прозрачный березовый сок. Вокруг не было ни души; звонко заливались птицы, тихо шелестела береза над головой. Листьев еще не было, поэтому шелест походил скорее на сухое перешептыванье.

Бояться было некого, детский дом остался за пригорком, но мало ли…

Игнат Давыдович еще тот сыщик, иной раз ему достаточно одного взгляда, чтобы понять, что из 97 воспитанников кого-то не хватает.

Поэтому Аглая и пила так быстро, нервно оглядываясь.

В детский дом худенькая девятилетняя девочка попала всего год назад. Родители – если их вообще можно назвать родителями – пили, не просыхая, это еще было терпимо, но когда Мишаня устроил догонялки с ножом, Аглаю приехали и забрали.

Мишаня это был отец, но папой девочка никогда его не называла, даже не представляла себе, чтобы это было возможно. Мать была, и звали ее мать – и Мишаня, и все остальные в деревне иначе ее и не называли, потому что она была в принципе добрая женщина, и если бы не застарелая любовь к алкоголю, была бы мамой.

В детском доме было неважно, но все лучше, чище и сытнее, чем дома. Тем не менее, периодически Аглая сбегала – вот так подышать волей, как она это про себя называла.

Особенно тянуло дышать весной, когда небо заголубело и поднялось высоко, гусь полетел стаями, пронзительно и нежно клокоча в высоте.

— Аглааааааяаааааа! – раздалось вдалеке. Нашли! – Глашкааааа, дура, верниииись! – Игнат давыдович обладал завидной глоткой, и не услышать его было нельзя. «Баста!» — подумала девочка, тыльной стороной ладнои утерла рот, последний раз кинула «вольный» взгляд на рощицу вдали – такую легкую, такую свободную! – и побрела на экзекуцию.

Страшного ничего ее не ждало, но несколько дней без ужина, позорное стояние у всех на виду во время уроков никого не радовало. Во рту еще стоял вкус свежего березового сока, нежного, как родниковая вода, с чуть заметным привкусом чего-то необычайно светлого и радостного. В детдоме такого не попить…

Странно, но у парадного крыльца никто не суетился, как обычно бывало, когда домой возвращался маленький преступник, решивший подышать волей. Только большая серая машина стояла, да в окнах было голов что гороху в супе, а повариха тетьсвета на горох никогда не скупилась, даром что все мясо забирала себе. Добрая была повариха.

— Вот и наша Аглая! – на удивление добрым и бодрым голосом пробасил Давыдыч. Чего это он? – подумала девочка. Рядом с директором стоял сразу не замеченный невысокий полноватый мужчина, из-за спины его выглядывала еще более невысокая женщина с добрыми уставшими глазами.

— Доченька… — проговорил дядечка…

…Поздно вечером Аглая ехала в большой машине. Она сидела на заднем сиденье, а спереди были ее новые мама и папа. Нет, вот так: Мама и Папа. Оказалось, Мишаня и мать погибли еще год назад, сразу после того, как Аглаю забрали в детдом. Пожар. Глаша всхлипывала, но горе уже не было таким острым, как днем, когда ей только сообщили новость, она уже давно перестала думать о родителях, детская память недолгая. Новые мама и папа оказались ее троюродными дядей и тетей, добрыми и работящими людьми.

— Глааанюшка, не реви! – послышался с переднего сиденья мягкий голос мамы. — На-ка, глотни! – протянула она бутылку.

Глаша нехотя взяла в руки пластиковую поллитрушку и… ощутила тот самый нежный и свежий вкус, вкус высокого неба, свободы и счастья. Вкус березового сока.

Чрез пять минут она уже спала, а машина ехала, унося девочку в новую, интересную и полную приключений жизнь.